no subject
Dec. 15th, 2005 12:15 pmПока лифт ехал с верхних этажей, я слышал, как они пыхтели за железной дверью подъезда. Один бубнил - видимо, называл цифры, а второй никак не мог набрать комбинацию на замерзшей клавиатуре. Потом пискнул замок, загудели двери лифта, я спиной чувствовал, как они поднимаются на пять ступенек - одышливо и пьяно - но не поворачивался, храня внутри настроение. Это мой дом, и я никого не боюсь.
Шаг в грязную кабину, разворот спиной к противоположной дверям стене, они вошли следом. Один чуть выше меня, второй - чуть ниже, и этот второй как-то сразу привлек к себе внимание. Суетлив и подвижен, выцветший глаз движется хаотически, обстреливая окрестности, и хоть он меня и не разглядел, а социальный разрыв уловил нутром, бухнул хрипло:
- Вам куда?
"Вам" упало, окончательно отрезая их от меня, два пьяных урода лет тридцати пяти-сорока, и тот, со стреляющим глазом, все как-то неловко выламывался в спине - то ли скрючило его радикулитом, то ли болели застуженные почки, то ли прятал в кармане непредсказуемое шило, сделанное из серого трехгранного напильника. Отличный инструмент, чтобы не прерывая разговора с напарником, ткнуть случайного попутчика - "по выбору, в любое предсердие сердца или в любой из желудочков".
Я сказал:
- Выше.
Лифт тронулся.
Эти беседовали о Нинке:
- Нахуй ты меня-то с собой взял? - бубнил тот, что с шилом в кармане.
- Ничо, ничо, щас нам Нинка закуски даст... - возражал длинный.
- Нахуй тебе закуска? Сели бы, выпили у этой. Как ее? Ну, которая сына схоронила.
- Витьку?
- Ну.
- Да ну ее нахуй. Ты знаешь, отчего Витька-то помер?
- Туберкулез у него был.
- Вот и нахуй. А Нинка закуски даст.
- Ебал я эту закуску - гоношился коротышка, а второй расплылся довольно:
- И поебать даст!
Короткий покрутил головой:
- Ага, а я чо?
- И тебе даст! - успокоил его длинный.
Тут они оба посмотрели на меня.
Я сказал:
- Не претендую.
Они кивнули понятливо и вышли на восьмом.
До своего этажа я думал о Нинке.
Спал плохо. Снился морг и раздутые синие покойники, взбирающиеся на покойниц. Вот и сейчас о Нинке думаю. Страшная сила любовь.
Шаг в грязную кабину, разворот спиной к противоположной дверям стене, они вошли следом. Один чуть выше меня, второй - чуть ниже, и этот второй как-то сразу привлек к себе внимание. Суетлив и подвижен, выцветший глаз движется хаотически, обстреливая окрестности, и хоть он меня и не разглядел, а социальный разрыв уловил нутром, бухнул хрипло:
- Вам куда?
"Вам" упало, окончательно отрезая их от меня, два пьяных урода лет тридцати пяти-сорока, и тот, со стреляющим глазом, все как-то неловко выламывался в спине - то ли скрючило его радикулитом, то ли болели застуженные почки, то ли прятал в кармане непредсказуемое шило, сделанное из серого трехгранного напильника. Отличный инструмент, чтобы не прерывая разговора с напарником, ткнуть случайного попутчика - "по выбору, в любое предсердие сердца или в любой из желудочков".
Я сказал:
- Выше.
Лифт тронулся.
Эти беседовали о Нинке:
- Нахуй ты меня-то с собой взял? - бубнил тот, что с шилом в кармане.
- Ничо, ничо, щас нам Нинка закуски даст... - возражал длинный.
- Нахуй тебе закуска? Сели бы, выпили у этой. Как ее? Ну, которая сына схоронила.
- Витьку?
- Ну.
- Да ну ее нахуй. Ты знаешь, отчего Витька-то помер?
- Туберкулез у него был.
- Вот и нахуй. А Нинка закуски даст.
- Ебал я эту закуску - гоношился коротышка, а второй расплылся довольно:
- И поебать даст!
Короткий покрутил головой:
- Ага, а я чо?
- И тебе даст! - успокоил его длинный.
Тут они оба посмотрели на меня.
Я сказал:
- Не претендую.
Они кивнули понятливо и вышли на восьмом.
До своего этажа я думал о Нинке.
Спал плохо. Снился морг и раздутые синие покойники, взбирающиеся на покойниц. Вот и сейчас о Нинке думаю. Страшная сила любовь.