no subject
Dec. 31st, 2006 11:11 amВ поисках чего-бы-такого ходил по магазинам, разглядывал искры гирлянд и блеск мишуры, неожиданно померил какой-то дурацкий свитер; девушка в магазинчике сказала:
- Вам хорошо! - и каким-то нежным, интимным жестом провела узкой ладонью вниз по груди и животу, разглаживая складки; девушка была милой и тонко-звонкой, а в глазах у нее было что-то васильковое, и манила глаз нежная кожа в вырезе блузки, новогоднее ожидание чуда взорвалось и рассыпалось внутри золотой пылью: вот оно, вот оно! - но зеркало показывало, что нам совсем не хорошо, и золотые блестки осыпались, оголяя гипс и дранку маркетинга - и ходил дальше злой, раздражен поддельностью и алчностью подлого, подлого мира - и вдруг, полуразвернувшись даже, хотел пойти в тот магазинчик и отдать ей цену некупленного, чтобы стало ей так же криво, как мне - но представил, как цепко схватит узкая рука мои деньги и решил не метать; не метать.
Руки наполнялись всякой помимо-нового-года съедобностью, и свежайшее мясо лежало в багажнике, и вдруг в последнем уже магазине попался на глаза плотный пакет финской, белой как маскхалат, муки; и по какому-то наитию я взял его, последний - и сопроводив необходимым для выпечки, покинул съестное торжище ради мебельного, где зачем-то походя оформил доставку двух стеллажей дочке в комнату - давно собирались - и уехал домой, удивляясь самому себе.
И конечно, доставка мебели случилась почти сразу; потом я сидел, запыхавшись от втаскивания двух тяжеленных картонных пачек на свою верхотуру и глядя на муку и вспоминая, что нужно для дела; пек-то я последний раз и не вспомнить когда - но ничего, кроме желания, не нужно для этого - и, руководствуясь обрывками рецептов из головы, я замесил тесто, собрал один из стеллажей, пока оно поднималось - и испек рыбный пирог.
На улице шел снежок, мужики во дворе материли вчетвером заглючившую сигнализацию старенькой "четверки", на которой один из них приехал - и вот никак теперь не мог уехать, это ж надо, под новый-то год, михалыч, а ты там дергал? - да дергал я блять везде уже дергал, сука ебаная нахуй - я лежал на кровати, слушая привычный этот матерок тонким краем тонкого слуха - и вдруг опять поплыло вдоль позвоночника и бухнуло в голове накатывающее ощущение счастья - это духовка выдохнула в разоренный после сборки мебели дом дух пирога, и даже наверное так: Дух Пирога.
И была у него румяная корка и сочное нутро, был у него такой добродушный вид, будто это не квадрат пропеченного теста, а веселое крестьянское лицо, и оно улыбалось и подмигивало мне из печи, и я мазал ему щеки сливочным маслом, мгновенно тающим от жара, и улыбался и думал: рыбный пирог никогда не погладит вас по груди и животу и не скажет, что вам хорошо, если вам на самом деле нехорошо. Но рыбный пирог может сделать вам хорошо: просто поднимите ему румяную корочку, суньте туда кусок масла и жуйте, чувствуя, как разглаживается лицо и вместо невротических складок на щеках проявляются счастливые ямочки.
И потом лежал в темноте и думал, вспоминая замес теста: как же это мешают песок с солью для этих страшных ржавых машин, что посыпают дороги? Думал и никак не мог придумать - но ночью приснился мне черный мужик, черный как развезенная дорожная грязь; он стоял на решетке над кузовом такой как раз машины в огромных резиновых сапогах - и поливал песок соляным раствором из поседевшего черного шланга в руку толщиной; все оказалось просто - да в жизни вообще все просто. Тут уж ничего не поделаешь.
И поэтому я пойду и погрею сейчас себе пирога - квантум сатис, и буду смотреть в окно; "четверка", правда, уехала - так я буду смотреть на снег.
Но знаете - если взбредет вам под новый год торговать свитерами - никогда, слышите, никогда не гладьте узкой своей ладонью, движением нежным и интимным, клиента по груди и животу, если только это не любовь. В женских руках много мелких и хрупких костей; а мы до сих пор так верим в чудо, что ради веры нам мало убить; надо замучить - переломав их по одной, сладко и остро; так ли уж надо вам продать этот говенный свитер?
И вся моя озверелая вера в чудо говорит - нет, не так.
Я откладываю пыточный инструмент. Я снимаю кожаный фартук. Я иду есть свой пирог.
Доброе утро.
- Вам хорошо! - и каким-то нежным, интимным жестом провела узкой ладонью вниз по груди и животу, разглаживая складки; девушка была милой и тонко-звонкой, а в глазах у нее было что-то васильковое, и манила глаз нежная кожа в вырезе блузки, новогоднее ожидание чуда взорвалось и рассыпалось внутри золотой пылью: вот оно, вот оно! - но зеркало показывало, что нам совсем не хорошо, и золотые блестки осыпались, оголяя гипс и дранку маркетинга - и ходил дальше злой, раздражен поддельностью и алчностью подлого, подлого мира - и вдруг, полуразвернувшись даже, хотел пойти в тот магазинчик и отдать ей цену некупленного, чтобы стало ей так же криво, как мне - но представил, как цепко схватит узкая рука мои деньги и решил не метать; не метать.
Руки наполнялись всякой помимо-нового-года съедобностью, и свежайшее мясо лежало в багажнике, и вдруг в последнем уже магазине попался на глаза плотный пакет финской, белой как маскхалат, муки; и по какому-то наитию я взял его, последний - и сопроводив необходимым для выпечки, покинул съестное торжище ради мебельного, где зачем-то походя оформил доставку двух стеллажей дочке в комнату - давно собирались - и уехал домой, удивляясь самому себе.
И конечно, доставка мебели случилась почти сразу; потом я сидел, запыхавшись от втаскивания двух тяжеленных картонных пачек на свою верхотуру и глядя на муку и вспоминая, что нужно для дела; пек-то я последний раз и не вспомнить когда - но ничего, кроме желания, не нужно для этого - и, руководствуясь обрывками рецептов из головы, я замесил тесто, собрал один из стеллажей, пока оно поднималось - и испек рыбный пирог.
На улице шел снежок, мужики во дворе материли вчетвером заглючившую сигнализацию старенькой "четверки", на которой один из них приехал - и вот никак теперь не мог уехать, это ж надо, под новый-то год, михалыч, а ты там дергал? - да дергал я блять везде уже дергал, сука ебаная нахуй - я лежал на кровати, слушая привычный этот матерок тонким краем тонкого слуха - и вдруг опять поплыло вдоль позвоночника и бухнуло в голове накатывающее ощущение счастья - это духовка выдохнула в разоренный после сборки мебели дом дух пирога, и даже наверное так: Дух Пирога.
И была у него румяная корка и сочное нутро, был у него такой добродушный вид, будто это не квадрат пропеченного теста, а веселое крестьянское лицо, и оно улыбалось и подмигивало мне из печи, и я мазал ему щеки сливочным маслом, мгновенно тающим от жара, и улыбался и думал: рыбный пирог никогда не погладит вас по груди и животу и не скажет, что вам хорошо, если вам на самом деле нехорошо. Но рыбный пирог может сделать вам хорошо: просто поднимите ему румяную корочку, суньте туда кусок масла и жуйте, чувствуя, как разглаживается лицо и вместо невротических складок на щеках проявляются счастливые ямочки.
И потом лежал в темноте и думал, вспоминая замес теста: как же это мешают песок с солью для этих страшных ржавых машин, что посыпают дороги? Думал и никак не мог придумать - но ночью приснился мне черный мужик, черный как развезенная дорожная грязь; он стоял на решетке над кузовом такой как раз машины в огромных резиновых сапогах - и поливал песок соляным раствором из поседевшего черного шланга в руку толщиной; все оказалось просто - да в жизни вообще все просто. Тут уж ничего не поделаешь.
И поэтому я пойду и погрею сейчас себе пирога - квантум сатис, и буду смотреть в окно; "четверка", правда, уехала - так я буду смотреть на снег.
Но знаете - если взбредет вам под новый год торговать свитерами - никогда, слышите, никогда не гладьте узкой своей ладонью, движением нежным и интимным, клиента по груди и животу, если только это не любовь. В женских руках много мелких и хрупких костей; а мы до сих пор так верим в чудо, что ради веры нам мало убить; надо замучить - переломав их по одной, сладко и остро; так ли уж надо вам продать этот говенный свитер?
И вся моя озверелая вера в чудо говорит - нет, не так.
Я откладываю пыточный инструмент. Я снимаю кожаный фартук. Я иду есть свой пирог.
Доброе утро.