no subject

Спать довелось мало, но это не помешало проснуться в пять утра. От возмущения.
Снилось, что я работаю в антимонопольной службе, и начальник мой, господин антимонопольный министр, заставляет меня писать законопроект, направленный на ограничение доминирования одного знакомого любителя котов на рынке психической продукции.
В холодильнике нашел банку йогурта. Пока ел, вспомнил еще, что на котолюбителя, чтобы убедить меня в верности нашего дела, предъявлен был компромат - перечень покинутых им котов. Собственно, шантаж котами меня и разбудил, и погнал к холодильнику, и вот я на краешке стула, за окном черная ночь под прозрачным черно-синим куполом и желтое от лампы лицо отражается в черном стекле.
Антимонопольное ведомство, думал я, - прекрасный пример практически изобретенной новой отрасли госрегулирования в чистом поле. Выдумать новую отрасль госрегулирования - это как основать религию, верный способ стать мерзавцем и разбогатеть. При совке о каком ограничении участия на рынке можно было говорить? - а потом бах, и куча совершенно ненужных людей нарисовалась и стала кормиться и стричь газон.
В голове сама собой возникла странная фраза:
- Проблемы нет, а решение есть.
Это был итог параллельного длинного внутреннего спора о котах. Решение же заключалось в том, что коты - симбионты, и дающий коту достаточно воли не может быть ответствен перед котом, яко же и кот не бывает ответствен перед человеком. Оставалась, правда, проблема монополизации рынка психической продукции безответственным котовладельцем. Она уже отгорожена была от меня тонкой пленкой, разделяющей сон и явь в пять утра, но подумать стоило. А не придумал ли и я новую отрасль, не пора ли наконец взять под антимонопольный контроль ноосферу, сделаться подонком и разбогатеть, запрещая людям думать сверх меры. Мне ведь тоже нужен домик в Европе и вилла на полинезийском атолле. Две. И лодка.
Йогурт кончился.
Я зашел к ребенку. Ребенок спал, спихнув ногами одеяло с кровати и укрываясь Рудольфом. Рудольф был выкуплен на днях из магазинного плена по неистовой любви - что именно в пузатом длинношеем чудовище (автор имел в виду дракона, желтого, с цветными пятнами на плюшевых бортах) привлекло дотч, не очень понятно, пока его не обнимешь. Зато когда обнимешь - хочется просто лечь и не двигаться, как будто ты вышел из тюрьмы и пришел домой, где тебя ждут. Под Рудольфа влезало процентов тридцать дотча, очень маленького и съежившегося: батареи к утру остыли, было прохладно. Я накинул на эту парочку одеяло, под которым произошло возмущенное ворчание, перетекшее в мягкий выдох: детские ноги вытянулись, нос втянулся под одеяло, а Рудольф сполз и занял належанное место рядом.
Проблемы нет, а решение есть, подумал я, уминая подушку под голову. Через минуту сон, черный и мягкий, растворил все, оставив только сторожок будильника. Ждать, пока услышишь, как кто-то лупит в подвешенный на тросе обрывок рельса в морозной степи.