no subject

Скулы дубила смесь никотина, слез и пота, кони шли, спотыкаясь, тревожно ржали, но там,  где раньше была граница, вставали лагерные ворота, и обрывки желтых флагов на колючке предупреждали: в степи внутренней монголии кто-то занес любовь. И кривился в седле господин санитарный врач, устроитель ворот и противочумных рвов, небесталанный, поговаривали, палач. Выпускали, конечно, всех - но только вы-, подозрительные места выжигали звездным огнем. Ты, старик, когдатошний всадник без головы, поселился в карантине среди таких же, хитр и нем. Днем придумал паспорт и кричал через ров: господин санитарный врач, это моя земля, а ночами прятался в палатке: горлом шла любовь, ты ведь знал, что болен, и что будут стрелять.
А когда не нашли, и полегче стало, запекся любовный гной, а в воротах пробили дверь и стали пускать по одному, ты повернулся к внутренней монголии спиной, хотя было страшно: казалось, они поймут. 
Ты уехал, они догнали. Чуть не началась резня. Но зато теперь ты спокойно выносишь даже девичий плач. Накренясь в седле, пишешь, расправив лист на боку коня. И подписываешься, спросив число: господин санитарный врач.