no subject

Кажется, я больше не могу -
мне бы взять на завтра отгул,
чтоб вести расслабленным пальцем по ключице
По своей. По чужой так быстро не получится.
чтобы ощутить, что живой,
пусть и прямо скажем нехорош
в животе гнездится утробный вой,
как нечистый нож.
Надо вынуть,
все хлоргексидином вымыть,
швом восьмеркою грубой - к краю край,
иглы там, тампоны и нитки выкинуть
на знакомый матрас вползти, как в рай -
и весь день там чалиться,
да не получается.
Ну и ладно - не выходит, значит и не надо,
больше ада - ок, пусть будет больше ада
пусть неслышно слижется тоненькая резьба,
злым швейцарским станком на каленом валу нарезанная,
загрохочет по лестнице гайка бесполезная
и пойдет вразнос раскрученный барабан.
Весь дымясь и змеясь, расплетенный трос всосется в шахту,
поверни на звук вспотевшую разом шею -
щас услышишь такое, только ахнуть успеешь - ахты,
а закончить «мать твою» не успеешь -
так поет особо прочный спецбетон,
издает глухой допотопный рептильный стон,
звук взмывает до оперного сопрано -
и тогда свиваются в косу рельс и сварной двутавр
и бежит в лабиринт перепуганный минотавр -
никакой уже разницы, налево или направо.
Фиолетовым осыпаются в сумерках провода -
и еще где-то снизу незримо идет вода,
заполняет собой огромные помещения,
автоматика включает и гасит резервное освещение.
Эпилог, увы - вопрос не часов, не дней,
а минут. Весь в ожогах, сажей и струпьями изукрашен,
запишу на воротах «был год не велик, не страшен,
но уже никакой не будет его страшней».
А потом запою, чтобы песня была смешна,
пусть она одному святому Петру слышна -
«У солдата выходной, в городе весна,
проводи до проходной, товарищ старшина».