Wagen halt

[yr]

Апрель был. Сибирский такой апрель. Небо глубокое, березы грустные, в лужах отражалась эмалевая голубизна - ну хрестоматийная весна, хули там. Прошлялся где-то весь день, беспечный, веселый: до мая не отчислят, утром даже пару лекций посетил - кто эти люди, о чем они говорят, когда у Т*. коса до попы и губы такие, что больше ничего красного на свете не существует? Потом той же Т*. - сама позвала - составил компанию съездить по делу на тот берег: город разрублен надвое рекой, по утрам ледок еще у кромки, тонкие пластинки, как стекло - и вода поет горлом под ними, плачет и смеется. Дело у Т. оказалось в частном доме над обрывом, трубки сухой полыни позванивали друг о друга, в овраге синел сугроб, собака лаяла басом, дело шло к закату, небо посинело еще, солнце плавилось, пробивало елки на дальнем хребте. В городе стекла окон на запад вспыхнули жидкой лавой, ломая свет.
Прошли по гребню горы - кидались снежками на северном склоне, шуршали иголками, в воздухе звенела скипидарная сосновая дурь и в закрытых глазах было красно от заката и багрово от крови. Мы хохотали - оттого, что надо было идти, а губы у Т. такие вкусные, как будто нет никакой земляники на свете, а тени по лощинам такие сиреневые, как будто будущее есть - а какое может быть с Т. будущее, если сейчас она смеется, а завтра испуганно посмотрит, потом соберется и скажет:
- Нет. Я подумала, это неправильно, не надо. Прости.
Голос у нее будет ломкий, стеклянный.
Да только это завтра, а пока Т*. ушла, помахав от угла рукой, куртка ее задралась от этого движения, и когда она обернулась, я вдруг подумал, что попа у Т. задорная, ничего не скажешь - и шел, повторяя на разные лады: задорная, ничего не скажешь, попа. Город залил вечер, фонарь у Андрейки во дворе желт и уютен, а в ларьке на углу соседних улиц есть портвейн - и если уж прошляешься день и ноги мокрые, то отчего не прошляться бы и вечер; и что тут лучше портвейна, когда тебе двадцать лет. Стало тепло, сигареты не кончались, потом еще Ленка напоила чаем, а ее мама обозвала хиппанами и выставила твердой рукой из дому, полуночи не было. Сходили на набережную, проверили - вода течет, бьются в ней ночные огни, громада моста чернеет в отражении неба. Разделили пополам последние сигареты - по три вышло на брата, а седьмую скурили тут же на месте, да и разошлись: за полночь, как никак.
Шаркал по пустым улицам центра до остановки. Тополя нависали над асфальтом обугленными черными чучелами: листьев нет еще и ничто не скрывает обрезанных веток, кроны как воронье гнездо и желтый свет фонарей на серебристой коре.
Автобус пришел, последний, да не мой - не "на раён" идет, а в совхоз, что под берегом, в пойме; но если постучать водиле по перегородке и сказать - под горой, мол, останови, командир - то командир и остановит, а там триста метров по тропинке через лес, и дома.
- Под горой останови, командир...
Автобус качнуло от резкого торможения; как в реке против течения, я подтянулся на поручне к дверям, они открылись, зашипев, с грохотом: в проеме - ночь, ветер хлестнул по лицу, апрельский ветер, холодный, но сквозь него чувствуешь - будем жить. Мало ли, что там Т. себе думает. "Красивые у нее губы - подумал, легко спрыгивая в черную, продутую весенним ветром ночь, - и задница то..." - и тотчас же получил: мощнейшей подсечкой ноги выбило из-под туловища вправо, стремительно пронеслась перед лицом стена деревьев вдоль черной дороги, а потом был могучий удар по ебалу, что-то разодрало левую скулу, и стало тихо.
Включили звук, но без света: старый автобус скрипел чем-то ниже по дороге, а по лицу, заливая глаза, катилась вода из придорожного ручья. Отер лицо ободранными ладонями - в двадцати метрах Лиаз закрыл двери и тронулся; теплый желтый свет из салона тек по деревьям, исчезая; коротко вспыхнули грязные стоп-сигналы перед поворотом, и остался лес, прорезанный шоссе, звезды, облака и я в канаве. Ручей весело журчал у ног, заливаясь в ботинки.
Дома мама очень смеялась, когда пришла в себя - и комментировала, комментировала. Перекись шипела на моем лице, а в голове крутилось, как заевшая пластинка:
- Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки самолета.
С Т. я, кстати, с тех пор ни разу не целовался.