no subject

Я говорю:
- Кто сажает челленджер?
Международники Антон и Марк Третий делят работу:
- Я не могу. Я сюжет пишу - отбрыкивается Марк III.
- А я пишу одну большую и две маленьких! - возражает ему Антон.
Я говорю Антону:
- Мне пофигу. Я сегодня дембель. Я ведь могу и пальцы дверью прищемить!
Включаются коллеги:
- Жолтый, без мазы. Мы пробовали. Он ногами еще медленнее печатает!
Антон, чувствуя поддержку:
- И вообще, чего я? Иди, Третьего воспитывай!
Я обьясняю:
- Его воспитывать - как против ветра...
...Тут каждый выдаёт свою версию.
Я:
- Плевать.
Антон:
- Ссать.
Марк III, животное:
- Дрочить!
Ответ Марка тонет в жизнерадостном ржании.
Ну чистые дети...

no subject

Прекрасный заголовок. "Украина направила ходатайство в Генпрокуратуру РФ о задержании Засухи." В международный розыск объявлены Солнце и Чернозём, а Зима и Снег высланы из страны и лишены гражданства.
Лепота!

no subject

В реестрах и таблицах памяти есть гораздо более уютные и приветливые места и времена. Но там, где она, всегда ветер и холодно. Плечо тонкой кожаной курточки режет ветер. Я заметил - она всегда встает к ветру спиной, и длинные блестящие темные волосы закрывают половину лица. Она откидывает их, с силой проводя мизинцем сверху вниз - лоб, бровь, висок, скула - и потом еще раз, отдельно, около рта: тонкая прядь обязательно коснется обожженных каким-то внутренним огнем губ. И когда она отводит шелк волос назад, на лице вдруг проглядывает отстраненность.
Инопланетянка.
Она невероятно пластична, но всегда стоит - и живость угадывается только в плавных движениях пальцев, в том, как шелковистая кожа обтягивает суставы на тонких руках, в движении глаз - у нее мгновенная реакция - и еще в том, как она говорит. Отчетливые фразы, точные слова и тщательно сдерживаемая страсть за ними.
Правда, говорит она очень редко. Скорее - слушает, чуть склонив голову вперед, глаза еще темнее, чем у меня и очень внимательны. Но если двигаться, пока говоришь, меняющееся освещение иногда выхватывает в их глубине искорку издёвки.
- Ты урод.
- Я знаю. Так бывает.
Я, пожалуй, и правда урод. А она, если вдуматься - бездушный инструмент для вскрытия моего уродства. Мы неотделимы друг от друга. Я не сопротивляюсь ей, потому что это бессмысленно - когда вычурно выточенное лезвие уже торчит в тебе, сопротивление означает только расширение раны. Отсюда вырастает странное партнерство - ей нравится резать, но и хочется продлить удовольствие, а я хороший и чуткий партнер, я предугадываю ее движения. Такой хитрый танец для двоих на автобусной остановке заносимого снегом города в пять часов утра...
Мир лопался, как полный воды круглый аквариум - половина встречных принимала нас, как пару, из эстетических соображений - как картину с зарезанным Маратом, вторая - категорически отторгала, как доктора Лектора с кусочком мозга на вилке. Да и нас, каждого из, кидало из края в край - не прожить без, но не пропустить удар.
...А потом всё закончилось.
Закончилось, конечно, страшно.
Ну, для меня страшно. Для нее - не знаю.
А засыпаемый снегом город и не заметил ничего. Так бывает всегда - хоть и думаешь, что лучше б город сгорел, а мостик между сердцами остался.
Говорили потом - она плакала ночами.
Никто не верит.
А я верю.
Плакала.
По мостику между сердцами.
По движениям того странного танца на остановке в пять утра.
По возможности быть собой.
Вот, собственно, и всё, что я имею сказать об истории одной своей любви.
В реестрах и таблицах памяти есть гораздо более уютные и приветливые места и времена. Но там, где она, всегда ветер и холодно.