no subject

Утро красит нежным светом, и даже холодок бежит за ворот.
Высокий и тощий молодой человек, которому может быть как двадцать пять, так и сорок, как усталый Моисей евреев, ведет к ларьку двух помятых дам. Бегущий за ворот утренний холодок потряхивает всех троих восторженной алкоголической дрожью, и перед лесенкой из трех ступеней дамы впадают в замешательство: взойдут ли? Но их упрямый безумный пророк нескладно меряет циркулем мосластых ног колеблющееся пространство двора. Он неумолим, как прогресс, этот их Моисей, и дамы, коротко заколыхавшись и лязгнув буферами, как железнодорожный состав перед горкой, одолевают подъем.
А когда, погрев завтрак и налив себе чашку растворимого кофею, я снова выползаю на балкон покурить - с горы катится веселая такая собачья свадебка наоборот: все тот же, но уже сияющий, как ангел, молодой человек шагает по земле, как мессия, как признанный мессия. Лицо его задрано к небу, и видятся за его спиной колосящиеся нивы и цветущие сады, и усталые женщины, поднимая кисть винограда размером с пароход, вытирают со лба крупные капли пота. Высоким и робким чудом светится в руках шагающего человека невеликий объем с бегучей и светлой жидкостью. И, уверовав в чудо, тихо и верно идут-бегут вслед за молодым человеком его помятые, но расцветшие в одночасье дамы.
И когда они подходят к лесенке из трех ступеней, одна вдруг всплескивает руками, фольклорно так и с лебяжьей грацией, и говорит:
- Не урони только, родимый... Ай, нари-нари-на-на!
- У-ух! - подпевает ей вторая.
И они шагают в светлое никуда, в дымку осеннего утреннего тумана, из которого торчат приречные кусты, в прах и тлен.
Но боже мой, как же хочется выпить с утра стакан резко пахнущей водки...
Не-вы-но-си-мо!