no subject

Затертый как самый старый советский пятак из разменянного в метро рубля образ - слепая рудничная лошадь, выпущенная на волю майским днем. Сентиментальный погонщик любит тощенькую сиротку из соседней деревни - тощенькая-то она тощенькая, но горячая - жжется, как случайно стрельнувший в ворот уголек из костра катится по животу под серой рубахою (погонщик много думает о свободе; имел разговор с управляющим, не тянет лошадка; списали: воля тебе, мохноногая). Сплюнув привычно в чахлую траву, просыпанную дробленой пустой породой - рудничная пыль, забитые легкие, и еще у него такие руки - ногти плотно прилегают к подушечкам пальцев - погонщик расправляет плечи, обласканные достающим до стылых костей весенним солнышком:
- Воля тебе, лошадка, ебёнть.
И шагает по круглой и ласковой сиреневой земле - все же и управляющий вроде человек, можно жить, можно, весна пришла, эх.
Лошадь нюхает большими ноздрями большие запахи мира, нелепо и неуверенно взмахивает хвостом - и идет обратно в подземный тоннель, куда не глядят старые слепые глаза; сбитые копыта привычно тукают по шпалам узкоколейки, с истончившейся кожей и нервными венами под ней шея просится в хомут:
- Здравствуй, работа. Я отворю вены - крови попей, соскучилась небось?

обратно дурацкая история

Доски пола на балконе выбелены дождями и солнцем, с них давно стерлась белая краска, которую мы накатывали в две кисти, выбираясь потом через окно - увлеклись, начав, как водится, от входа. Белая краска стиралась, а доски белели и выцветали, и совсем незаметно пролетел десяток лет с тех пор, как мне вступило в башку замостить балкон.
Доски краденые, конечно: когда-то я ( работал бригадиром на пилораме )