no subject

Объездная приморского городка, часов пять вечера. Ряд гаражей с вывесками - сварка, шиномонтаж, слесарные работы. Я приехал по рекомендации: поправить мелочь, на час работы, человек, сказали, дело знает.
Цены вдвое против столицы. Вдвое. Выше. Ладно, пусть.
Двое тощих, обожженных солнцем парней - тонкие носы с горбинкой, наглые оливковые глаза контрабандистов в черных ресницах - час смотрят под капот, потом вызывают папу:
- Слушай, пап, тут такое дело.
Приезжает папа. Такой же тощий, бронзовый, только стрижен по уставу. Отставной офицер радиоэлектронной разведки. Сует руку в недра механического организма, тот оживает.
- А вообще так быть не должно, вам к электрику надо. Вон, девятнадцатый бокс.
На воротах бокса замок. Рядом маркером написан телефон.
- Ждите, - отзывается трубка. - Минут через сорок.
Жду. Отъехал купить воды - солнце едкое, шкура соленая после дня на жаре, и еще горячий ветерок тянет с сожженных гор в море. Возвращаюсь - на пятачке перед боксом черный тонированный кайенн с московскими номерами, весь в белой пыли от щебня, которым выстелены окрестные дороги, притерт к зеленому крокодилу-крайслеру из Краснодара, тут же еще пара тачек - праворукий фолькс-поло с очень ничего черкешенкой за рулем и мордоворотом кил на сто сорок рядом, и разъебанная задранная нива на огромных колесах - здесь полно таких, их строят для поездок в горы местные умельцы. Электрика нет.
Томительно тянется час.
Крайслер и кайенн оказываются друганами - собственно, чувак на кайене привез друга забирать крокодила из ремонта. Сидят под разлапистой невысокой сосной и курят, отмахиваясь от телефонных звонков.
Сажусь рядом.
Через двадцать минут завязывается разговор - кто откуда да за какими делами. Все дружно матерят электрика, только черкешенка строго поджимает красивые капризные губы, но при этом ее руки ее выдают - они как бы нежно обвивают воображаемую шею мастера реле и катушек, а потом правая взлетает как бы поправить волосы - и падает, вонзая в разомлевшее тело маленький, и судя по всему, отравленный стилет.
Крайслер - местный бандит, отошедший от дел - уговаривает другана устроить электрику "предъяву, как раньше".
- Ебанем крокодила, а он приедет, скажем - покупай.
- Да ты охуел, - сомневается москвич, - не те времена. А он на тебя заяву на вымогательство.
- А я не буду вымогать. Он сам принесет! - говорит бандит, и смеется, довольный. - Или пусть лет пять на нас ебашит...
- Сколько уже таких дел было, слушай, - сеет скепсис москвич. - Люди сначала пытались свои вернуть, прикинь - свои! а потом последнее приносили, чтобы не сесть. Серые, бляди, все подгребли. Он тебе скажет - я машину эту первый раз вижу, и чо ты будешь?
- Да блядь. Убытки подсчитывать за пять лет такой работы, - бандит смотрит на часы.
Все эти досужие рассуждения произносятся со вполне салонными интонациями, как будто пришли на день рождения малознакомые люди и нащупывают общие темы.
- Вы-то как доехали? - интересуется кайенн у меня. - Тут вот полицаи (пошло слово!) в Балке не подъезжали еще? С объявлением, что машина в розыске?
- Не, - говорю. - Тут не.
- А меня догнали, прикинь. Порш, мол, в Питере в угоне. Я говорю: ничо, что он у официалов в Москве куплен и всю жизнь на московских номерах? А они: не знаем ничего, база дала совпадение. Я говорю: покажите. А они - у нас ноутбук сел. А вот зарядка лежит, воткните, - говорю, как дебилам. Заменжевались: ошибка, наверное, бог с ним. Даже документы проверять не стали.
- Круто, - говорю. - А меня в Ростове ошкурили. Хорошо, хоть торговались.
- А чего тебя в Ростов понесло? Там даже мы не ездим, - кивок в сторону черного монстра. - Там менты - беспредельщики.
- Я заметил. Думал, остановиться поспать.
- Не надо.
- Охуеть в Ростов заезжать, - подтверждает владелец крайслера и улыбается. Все передние зубы на верхней челюсти у него золотые. Замечает реакцию, улыбается снова, уже скалясь:
- Все говорят - ставь импланты. А так убедительнее. Объяснять ничего не надо!
Черкешенка вдруг разворачивает свой фолькс юзом и движется к выезду со стоянки, щебенка летит из-под колес, пара камней щелкает по эмали кайена. Владелец, большой, текучий, делает несколько шагов и догоняет ее на выезде, склоняется к окну, возвращается довольный:
- Ладно. Три часа ждала. Бедная баба. Да и вышибала с ней такой, что...
- Вот и остался бы с нами электрика ломать. Ты-то поучаствуешь? - это уже мне.
- А он, - интересуюсь, - здоровый? Кто его видел-то?
- Да не так чтобы очень, - говорит золотозубый. - Может, и один уебешь.
- А окажется, что у него семья, - говорит вдруг москвич.
- Если семья не научила его пунктуальности, пусть голодает, - приговаривает второй.
Тут, конечно, появляется женщина с ключами и начинает отпирать гараж. Почтенная дама лет сорока пяти, в прошлом красавица, сейчас - ну, не знаю. Хозяйка большого дома. Внуки слушаются беспрекословно.
Золотозубый смахивает с себя всю глумливость и обращается к ней подчеркнуто почтительно:
- Здравствуйте. А хозяин скоро ли будет?
По интонации понятно: если никто не будет поднимать шухер, никому кроме хозяина ничего не угрожает.
Женщина, очень уверенно:
- Да вот он.
Электрик - по виду из бывших преподов, в белой рубашке и с либеральной длинноватой прической народного артиста ссср льва лещенки, выходит и замирает. Двое подходят к нему одновременно, обнимают его за плечи и за шею, отчего он морщится - больно, - и ждет удара в живот.
- Если он скажет "извините, я..." и хоть как-то оправдается... - думаю я.
- Ключи.
Крайслер забирает ключи.
- ...его отпустят и даже заплатят.
Но электрик стоит с испуганным лицом.
- Нихуя. - говорит крайслер поршу, отвечая на вопрос, сколько заплатил.
- Эээ. - теряется тот. - Эээ.
- Заебало это лошье, - говорит золотозубый. - Сказал в пять, значит, в пять.
- Нну... - соглашается кайенн.
- Как ты говоришь - заяву он напишет в рубоп? А теперь я напишу. Гнида.
Хлопают двери, две машины раскидывают камни, белая пыль повисает над дорогой.
Электрик открывает и закрывает рот.
Смотрит на меня.
Я понимаю, что надо сказать ему:
- Что стоишь, сучара? Переодевайся и ебашь, - и протянуть ключи, и сесть на лавку под сосной, и привалиться к ее стволу, и закрыть выеденные солнцем глаза.
Но у него такой потерянный вид.
Сука, сука, сука. У них всегда - такой потерянный вид.