no subject

Рядом с домом в машине спит чувачелло лет двадцати пяти. Номера подмосковные, тачка - ушатанное дитя волжского автозавода. Я бы не знал, да он последнее пристойное место своей повозкой занял, я там рядом мостился двумя колесами на бордюр и его разбудил.
Я спал однажды в машине в около ноля. Врагу не пожелаю - всю ночь кажется, что до утра не дожить, и болит потом каждая мышца, и все время хочется - согреться и разогнуться.
Зачем он там спит?
И не пойдешь ведь, не спросишь.
Эй, чувачелло, ты чего тут спишь?
Я бы поехал хоть в ближайший лес и спал бы там.
И не пойдешь ведь, не скажешь.
Утром того дня, когда я спал в чужой, не на ходу, машине, на границе наступающей зимы, в том городе выпал снег и был туман и стало понятно, что ничего у нас не получится: мы должны были покрасить телебашню, но от нее и видно-то было дай бог треть, крась - не крась. Поэтому от скуки мы паяли паяльной лампой радиатор и грелись, пока лампа яростно шипела на поставленный на попа силикатный кирпич. А потом мама нашего местного приятеля накормила нас горячим тушеным кроликом в горшке, и мы выпили бутылку плохой гидролизной водки на троих, сели в поезд и уехали.
Я был в этом городе проездом лет через двадцать после того, и не один даже раз, а три.
Там ничего не изменилось. От телебашни так и видна только нижняя треть.
Представляю: спит чувак в машине во дворе, тут стук в стекло, он просыпается, сдирая липкие полотнища сна, и видит меня, и я ему говорю:
- Уезжай отсюда, чудила. Тут ничего не изменится никогда. Езжай лучше в лес, где вековые сосны и небо черное, как черничный компот.
Ей-богу, сейчас на улицу пойду.